«Ксе­ния Мар­шан­ская тан­цу­ет и ста­вит спек­так­ли. Она да­же при­ду­ма­ла но­вый жанр – танц-пье­са. Диа­ло­ги ли­ний, кон­флик­ты рит­мов и ат­мо­сфе­ра за­дум­чи­вой гру­сти.

Все ее танц­пье­сы о люб­ви. О лю­дях, ко­то­рые тан­цу­ют, по­то­му что не мо­гут не тан­це­вать. И не по­то­му, что ре­жис­сер­ское мыш­ле­ние Ксе­нии са­мо по се­бе из­на­чаль­но тан­це­валь­но. Ритм тан­ца увле­ка­ет ее за со­бой.

Так ино­гда зи­мой в при­мор­ском го­ро­де вы­хо­дишь на на­бе­реж­ную и неожи­дан­но ис­пы­ты­ва­ешь же­ла­ние оку­нуть­ся в ле­дя­ную во­ду. А через мгно­ве­ние про­хлад­ный ве­тер при­но­сит раз­ду­мья о люб­ви и тан­це» 

— Ты ча­сто вспо­ми­на­ешь мо­ре зи­мой?

— Так же ча­сто, как и в дру­гие вре­ме­на го­да. Мо­ре, оно как сце­на. Так­же осво­бож­да­ет от услов­но­стей, ко­то­рые дик­ту­ет нам жизнь, да­рит чув­ство сво­бо­ды.

— Как ты счи­та­ешь, боль­шин­ство лю­дей не сво­бод­но?

— Не хо­те­лось бы го­во­рить за всех. Но мне ка­жет­ся, что очень мно­гие нега­тив­ные про­яв­ле­ния, с ко­то­ры­ми мы стал­ки­ва­ем­ся на ули­цах, в бы­ту, в по­все­днев­ном об­ще­нии, идут от несво­бо­ды.

— Че­го те­бе не хва­та­ет как ху­дож­ни­ку?

— Преж­де все­го, мне очень мно­го­го не хва­та­ет, чтобы на­зы­вать­ся ху­дож­ни­ком. Я еще толь­ко в са­мом на­ча­ле пу­ти. Но я бы хо­те­ла по­же­лать се­бе си­лы ха­рак­те­ра. Мне ка­жет­ся, по от­но­ше­нию к ис­кус­ству ре­аль­ность враж­деб­на. Ее за­ко­ны рез­ко ис­кус­ству про­ти­во­ре­чат. Сколь­ко мы зна­ем непри­знан­ный при жиз­ни ге­ни­ев! Ес­ли от­но­сить­ся к ис­кус­ству как спо­со­бу со­ци­аль­неой ре­а­ли­за­ции, до­сти­же­ния, на­при­мер, финан­со­во­го успе­ха, то, по­хо­же, то­гда об­сто­я­тель­ства бла­го­во­лят. Но ес­ли це­ли иные — си­ту­а­ция кар­ди­наль­но ме­ня­ет­ся.

Чтобы не быть го­ло­слов­ной, при­ве­ду по­чти хре­сто­ма­тий­ный при­мер: ко­гда ве­ли­кий Ма­рис Ли­е­па при­шел в Боль­шой те­атр, охран­ник разо­рвал его про­пуск в знак то­го, что Ли­е­па в Боль­шом боль­ше не ра­бо­та­ет. Мож­но пред­ста­вить нечто по­доб­ное в Опе­ра де Па­ри, к при­ме­ру, с Иветт Шо­ви­ре или с Кар­лой Фрач­чи в Ла Ска­ла?

— Мо­жет ли ху­дож­ник сво­им твор­че­ством из­ме­нить си­ту­а­цию?

— Я ду­маю, что нет. Но оно мо­жет по­вли­ять на судь­бу кон­крет­но­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый то­же в ду­ше ху­дож­ник.

— Кто по­вли­ял на те­бя?

— Ро­ман Вик­тюк. Без­услов­но. Для ме­ня вся его жизнь и ра­бо­та — это при­мер су­ще­ство­ва­ния вне со­ци­аль­ных и эс­те­ти­че­ских норм.Для ме­ня он от­крыл иной, рез­ко от­лич­ный от при­выч­но­го, уни­каль­ный ху­до­же­ствен­ный мир, встре­чи с ко­то­рым я так дол­го ис­ка­ла. Это сча­стье. Мне силь­но по­вез­ло.

— Ге­ро­и­ни Фран­с­у­а­зы Са­ган — они то­же су­ще­ству­ют во­пре­ки обы­ден­но­сти?

— Ду­маю, что во­пре­ки обы­ден­но­сти су­ще­ству­ет са­ма Фран­с­у­а­за Са­ган. А ее ге­ро­и­ни... На­та­ли из «Немно­го солн­ца в хо­лод­ной во­де», ко­неч­но же.

— А в «Лю­би­те ли вы Брам­са?»

— В «Лю­би­те ли вы Брам­са?» во­пре­ки обы­ден­но­сти су­ще­ству­ет толь­ко один пер­со­наж — Си­мон. Во­об­ще, мне ка­жет­ся, что ли­ри­че­ское «я» Фран­с­у­а­зы Са­ган про­яв­ля­ет­ся через ге­ро­ев-муж­чин, не через жен­щин.Но это моя су­гу­бо лич­ная точ­ка зре­ния.

— Ксе­ния, а мо­жет хруп­кая мо­ло­дая жен­щи­на без по­сто­рон­ней по­мо­щи сде­лать соб­ствен­ный те­ат­раль­ный про­ект?

— Ко­неч­но, нет. Слиш­ком мно­го воз­ни­ка­ет про­блем, при­чем там, где да­же нель­зя пред­по­ло­жить. По­че­му-то хруп­ким мо­ло­дым жен­щи­нам мож­но на­ха­мить, уни­зить, оскор­бить. Я не го­во­рю, что с этим стал­ки­ва­юсь толь­ко я, — стал­ки­ва­ют­ся ты­ся­чи лю­дей, не обя­за­тель­но свя­зан­ных с те­ат­ром. Но ра­бо­тать в этой си­ту­а­ции чу­до­во­ищ­но слож­но. Прак­ти­че­ски невоз­мож­но.

Един­ствен­ное, что ме­ня спа­сает — это мои дру­зья. Имен­но они да­ют мне си­лы про­ти­во­сто­ять обы­ден­но­сти. Ну, и ко­неч­но же, Свет­ла­на и Ва­лен­тин За­вад­ни­ко­вы, без ко­то­рых я бы во­об­ще ни­че­го не сде­ла­ла.